Компания чужаков - Страница 159

159

Служба в штабе Вайдлинга была намного безопаснее, и все же война еще не кончилась. Наш мобильный штаб перемещался с улицы на улицу, из дома в дом, и мы то и дело натыкались на русских. Бесконечные схватки, ужасающие потери. В один прекрасный день удача настигла меня — или то была уже не моя удача, а невезение первого Курта Шнайдера? Так или иначе, танк пробил дыру в стене дома, где мы укрывались, и я не сразу сумел вытащить ноги из-под завала. А тут как раз подоспели русские и «зачистили» помещение струей из огнемета. Меня сочли мертвым и подобрали потом, когда сражение закончилось.

Выяснив, что я служил в штабе Вайдлинга, русские слегка подлечили меня и с прочей добычей переправили на самолете в Москву. Там мне подлатали лицо и назначили отбывать срок в лагере под Красногорском. Вайдлинга тем временем допрашивали в Москве, и, когда он сообщил, что с ним вместе в последние дни войны в бункер ходил и я, люди из НКВД отыскали меня в лагере. Я рассказал им обо всем, что видел в бункере — не так уж много, поскольку я дожидался внизу, под лестницей, пока Вайдлинг знакомил фюрера с очередными катастрофическими известиями, — однако я немного добавил от себя, а заодно упомянул, что в Гейдельберге изучал физику, вставил к месту имя Отто Хана — все, что угодно, лишь бы вырваться из лагеря.

После допроса меня отвезли в какой-то технический центр в Москве, а оттуда — в исследовательскую лабораторию в Томск, там я двенадцать лет, до шестидесятого года, работал лаборантом. Женился, и, вероятно благодаря связям тестя, мне предложили пройти обучение в разведшколе в Москве. Я ухватился за эту возможность: мне посулили, что после обучения я смогу вернуться в Германию. В шестьдесят четвертом меня действительно направили в Берлин, и вот перед тобой майор Курт Шнайдер из Министерства государственной безопасности, отдел по делам иностранцев. Слежу за гостями Восточного Берлина. Willkommen nach Ost Berlin.

— Ты женат.

— Да, и у меня две дочери. А ты?

— Я была замужем. Вышла замуж, как только мне сообщили, что тебя расстреляли. Тогда мне казалось, что другого выхода нет.

— Понятно. Дети есть?

Она уставилась в стол. Круги от влажных кружек и стаканов переплетались на столе сложным узором, похожим на график, диаграмму. Связи. Взаимозависимости. Отличия. Андреа нашарила в сумке фотографию Жулиану и выложила ее на стол. Подтолкнула, чтобы фотография скользнула по шероховатой поверхности к Карлу. Тот придвинул фотографию к себе, наклонил голову, всматриваясь.

— Господи! — пробормотал он.

— Я назвала его Жулиану.

— Просто поразительно, — шептал он, поворачивая фотографию так и эдак. Поднес к ней фонарь, изучая каждую черту лица.

Так долго она хранила свою ложь, что даже сейчас, перед тем единственным человеком, которому она могла и должна была рассказать, Андреа с трудом подавила инстинктивное желание отделаться недомолвками.

— Португальцы и их фаду, — заговорила она. — Ты помнишь?

— Мы наслушались этих песен в тот вечер, когда гуляли по Байру-Алту.

— Нам были отведены лишь часы и минуты, чтобы прожить нашу жизнь, не годы и десятилетия, как у нормальных людей. Моя жизнь длилась две недели, а все, что было потом, — последствия, воспоминания, отголоски тех дней.

Он поднял фонарь, надеясь прочитать на лице женщины то, что она не решалась облечь в слова.

— Сам подумай, почему он так похож на Юлиуса? — намекнула она.

Карл поднялся, прошелся по комнате, достал из пачки еще две сигареты, мимоходом отдал одну из них Андреа.

— Не могу думать, — сказал он. — Не могу ни о чем думать. Ничего не говори. Я не могу говорить. Не могу даже слушать.

Руки и губы Андреа дрожали, соприкоснувшись, дрожащие пальцы вложили сигарету в неудержимо прыгающие губы, из трясущихся губ сигарета вновь выпала в дрожащие пальцы. Андреа уронила сигарету на край стола, обернулась к проходившему мимо Карлу, ухватила его за лацканы пиджака.

— Где он? — спросил Карл. — Просто скажи, где он сейчас, чтобы я мог понять, представить себе…

Только сейчас она заметила, как холодно в комнате. Их лица сблизились, и пар ее дыхания смешивался с паром его дыхания. Проникая в рот и ноздри, воздух жалил морозом, легкие цепенели, виски ломило.

— Его больше нет, Карл. Его убили в Африке, в Гвинее, в шестьдесят восьмом году. Он был солдатом, как Юлиус.

Карл застыл, как будто вдохнул арктического воздуха и все внутри онемело. Ледяным холодом наполнились внутренности, тело отяжелело. Он мешком рухнул на служивший табуреткой цементный блок, бессильно свесил голову, хребет переломан. Взяв в руки безвольную ладонь Андреа, он приложил ее к своей уцелевшей щеке, согрелся ее теплом, печально покачал головой.

— Неудивительно, что ты больше не знаешь, кто ты, — подытожил Карл.

— А ты знаешь?

— За пятнадцать секунд я обрел сына и тут же его потерял. Это не то же самое. Потерять ребенка, с которым ты прожила все эти годы, которого ты вырастила, — вот что ужасно.

— Так было с твоими родителями. — Она произнесла эту фразу как мысль вслух, потому что именно так она думала годы тому назад.

— Да, — подтвердил он и опустил взгляд, уставился на бетонный пол.

Постепенно силы вернулись в его тело, Карл приподнял голову. Сфокусировал взгляд на широкой щели, расколовшей штукатурку стены. Проследил за ней взглядом до потолка, где щель разветвлялась на две другие, поуже, а те постепенно сходили на нет.

— Расскажи, — попросила она.

— Я думаю.

— Ты все время думаешь, с той самой минуты, как посветил фонарем мне в лицо.

159