Компания чужаков - Страница 94

— Говорите.

— Ты скажешь ему, что прошлой ночью видел немецкого военного атташе капитана Карла Фосса… Ты ведь знаешь, о ком идет речь, Пако?

— Знаю.

— Скажешь ему, что видел капитана Карла Фосса с той английской девушкой.

— С английской девушкой, которая работает в «Шелл» и живет в доме сеньора Уилшира?

— Да, с той девушкой. Скажешь ему, что видел, как они прошлой ночью вместе гуляли в Байру-Алту, — продолжал английский голос. — Они любовники. Вот и все.

Глава 24

...

Четверг, 20 июля 1944 года, Управление службы безопасности, улица Антониу-Мария-Кардозу, Лиссабон

Анну отпустили в девять часов утра. Прямо от ворот управления Мередит Кардью повез ее к себе домой в Каркавелуш. Миссис Кардью проводила Анну в душ и дала ей что-то из своей одежды. Анна во что бы то ни стало хотела явиться на работу. Ей требовалось чем-то занять себя, так она сказала. О том, что она хочет попасть в Лиссабон в надежде увидеться с Карлом, она умолчала.

Вместе с Кардью она вернулась в город. До середины дня просидела за печатной машинкой, а потом принялась за перевод статей по физике из немецкого журнала «Естественные науки». Каждую минуту Анна поглядывала на часы, пока ей не показалось, что стрелки остановились.

Фосс сидел у себя в кабинете и тоже не сводил глаз с часов. Его часы показывали берлинское время — по настоянию фюрера во всех частях рейха действовало единое немецкое время, а потому сейчас и в посольстве, и в Растенбурге, в «Вольфшанце», близилось к полудню. Еще несколько минут, и полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг поставит возле стола фюрера свой портфель, а может быть, он уже поставил портфель и теперь ждет вызова к телефону, ждет и молится, чтобы его вовремя позвали к телефону в диспетчерскую. Фосс подергал нижний ящик своего стола. Он не открывался, видно, что-то заело. В ящике теперь лежал вальтер, подаренный польским полковником. С утра Фосс пронес оружие в кабинет, оно могло понадобиться, когда придет время брать посольство под свой контроль.

— Что-то случилось, майн герр? — окликнул его Кемпф.

— Нет, просто косточки пора поразмять, Кемпф, — ответил Фосс. — А вы как, получше?

— Не то чтобы получше.

— Держались бы вы английских нянек, Кемпф.

— Благодарю за совет, майн герр. Постараюсь не забыть его в ближайший раз, когда выпью и сам не знаю как очнусь в порту Сантуш среди матросов, — проворчал Кемпф. — Вызову английскую няню на подмогу…

— Намек понял.

— Если вы хотите открыть этот ящик, майн герр…

— Да нет же, Кемпф, просто потягиваюсь.

— Я только хотел сказать, его надо пнуть хорошенько. Я уже имел дело с этим столом.

— Спасибо, Кемпф. Не нужен мне этот ящик. Давайте-ка лучше почту просмотрим. Вы принесли новые письма?

Кемпф призадумался.

— Ступайте, Кемпф, принесите почту.

Фосс откинулся на стуле, пот сочился изо всех пор.

Пако лежал на кровати, туго свернувшись, коленками чуть не выдавливая глаза, слезы катились градом от нестерпимой боли в желудке. Вместе с полезной информацией англичанин подарил Пако бумажку в сто эскудо, и галисиец тут же поспешил в квартал Алфама, чтобы впервые за день поесть. И зачем он взял свинину? Свинину в такую жару! Почем знать, как долго это мясо провалялось на кухне? Эти повара с грязными руками, у них что угодно завоняет. Нужно было выплюнуть кусок, как только он почувствовал резкий привкус. Уксусом поливают испортившееся мясо, чтобы отбить запах. Всю ночь Пако не слезал с вонючего унитаза, все кишки из него вышли, рвота потоком хлестала изо рта. Когда вся еда и все соки из него вытекли и он превратился в плоский, ссохшийся пузырь, Пако заполз в свою постель и там до рассвета лежал, давясь сухой отрыжкой, а лихорадка тем временем выжимала остатки влаги из его тела, пожелтевшая простыня насквозь промокла. Пришел мальчишка, заставил его попить воды, и внизу живота вновь сжалась стальная пружина, все тело свернулось так, что позвонки проступили, грозя прорвать сухую тонкую кожу. Лишь к полудню желудок угомонился, позволил Пако хотя бы вытянуться на постели и забыться коротким сном. Грозные призраки то и дело всплывали в его сознании, будили от дремоты.

Во время обеденного перерыва Анна вышла в Сады Эштрела, присела на скамью и некоторое время следила за прохожими, проверяя, нет ли за ней «хвоста». Она вошла в церковь, вышла через другой вход и по деревянной лестнице поднялась в квартиру Фосса. Карла дома не было. Она побродила по комнате, присела на диван, потом на его кровать, всмотрелась в семейную фотографию. Отец и Юлиус похожи друг на друга, крепкие, широкоплечие, темноволосые, красивые, подтянутые. Оба одеты в военную форму. Карл стоял рядом с ними в костюме со студенческим шарфиком, светловолосый, в мать, и, подумалось Анне, от матери же он унаследовал светлые глаза и тонкие кости. Она поднесла ближе к глазам фотографию, пытаясь разглядеть на лице матери следы печали, глубокого разочарования от мысли, что не она была главной любовью в жизни своего супруга. Никаких примет. Женщина казалась счастливой.

Анна положила фотографию на кровать, подошла к шкафу и стала перебирать одежду Карла на вешалке и на полках. Извлекла стопку перетянутых ленточкой писем и стала читать их одно за другим — так сильна была в ней потребность ощутить рядом присутствие Карла, что с его правом иметь собственные секреты она не считалась. Сложенные по порядку письма были в основном от Фосса-старшего: короткие, в несколько строк, они неизменно заканчивались очередным ходом в шахматной партии. Анна просматривала их достаточно спокойно, даже умиротворенно, пока не наткнулась на письмо Юлиуса от 1 января 1943 года. Тут она захлебнулась, почти ослепла от слез. Ей бы торжествовать — оккупантов постигло возмездие, а она видела только семейную трагедию: потерявшего последнюю надежду отца, брата, поставившего Юлиуса перед немыслимым выбором, и конец — письмо незнакомого солдата. Анна сложила письма в прежнем порядке, завязала ленточку и вернула письма на место. Взяла себе на память несколько волосков, запутавшихся в расческе Карла. Перешла в ванную — тоска по нему становилась все прожорливее, — перебрала бритву, помазок, потрогала даже острый край бритвы в поисках чего-то, оставшегося от Карла. Ничего. Ей пора было уходить, но хотелось оставить ему что-то на память о себе, только не записку и не какую-то личную вещь, по которой ее смогут проследить. Она подошла к зеркалу, вырвала у себя волос и вплела его в волосы, остававшиеся на зубьях расчески.