— Мы с большим интересом следили за вашей биографией, — медленно и несколько неуклюже выговорил он по-английски.
— Разве у меня есть биография?
— Политика — это вера. Даже если вы на какое-то время отошли от нее, она всегда с вами.
— Хотите сказать, мы, коммунисты, не знаем разочарований?
— Разве что мы разочаруемся в человечестве. Коммунизм — это власть народа, осуществляемая народом для народа, — продекламировал он, широко разведя руки.
— А государство?
— Государство — всего лишь система. — На этот раз он воспроизвел в воздухе боксерский удар.
— Можно ведь разочароваться в системе и все равно стоять за народ.
Разговор свернул не в ту сторону, куда хотел направить его Громов. Громов не считал себя идеологом, не был силен в диалектике, и в любом случае цель этой встречи заключалась не в политической дискуссии. Крейг предупреждал, что эта женщина очень умна, однако полагал также, что она всецело предана Делу и будет послушна.
— Нам известно, что вы были очень преданы Делу, — сказал Громов.
— Вопрос в том, от кого вы это слышали.
— От друга, навестившего Советский Союз. От нашего друга из Португалии.
— Не уверена, что у нас есть общие друзья.
— От товарища Алвару Куньяла.
— Мы с ним никогда не встречались, насколько я помню.
— Вы спланировали его побег. Умный и дерзкий план.
— Да, я это придумала, но ведь не одна, — возразила Андреа, и давно угасший гнев вспыхнул в ней с новой силой. — Вы-то знаете, кто разрабатывал план побега вместе со мной?
— Полагаю, это был Жуан Рибейру?
— А вы знаете, что случилось с ним после этого?
Громов заерзал на стуле. Нет, разговор не вытанцовывался. Черт бы побрал Крейга, который уверил его, что женщина психологически идеально подготовлена к выполнению задания.
— Он вышел из партии, насколько мне известно.
— Его исключили из партии, мистер Громов. После сорока лет активной работы, антифашистского сопротивления, после ряда блестящих операций, спланированных им для подрыва Эштаду Нову, товарищи попросту избавились от него. Как это могло случиться?
— Мы получили отчет. Он представлял угрозу для безопасности.
— Нет, мистер Громов. Это система. Система выбросила его вон.
— Не понимаю вас.
— Центральный комитет решил, что профессор чересчур много о себе возомнил. Руководители партии боялись, что он сможет претендовать на место в верхушке, на их место. Они стали сеять слухи, намекать, что он, дескать, ненадежен. В результате Жуан Рибейру, один из лучших, один из самых верных служителей нашего Дела, лишился своего поста в партии. Более того, его выгнали с работы, он сидел в тюрьме, мистер Громов.
— И все-таки я не понимаю.
— Расспросите товарищей из Центрального комитета Португальской компартии — тех, кто был в Центральном комитете в тысяча девятьсот шестьдесят первом или шестьдесят втором году.
— Я понимаю, что у вас есть повод для возмущения.
— Рибейру — верный друг. Центральный комитет подло обошелся с ним.
— Обещаю вам, мы проведем полное расследование, — заявил Громов, разумеется, не собиравшийся проводить никакого расследования.
— А теперь скажите, что вам от меня надо, — уже спокойнее сказала она.
Собственный гнев и уверенность в себе удивили Андреа. Вот, оказывается, на что она способна, стоит выйти из сферы влияния Льюиса.
Руки Громова, ненадолго расслабившиеся у него на коленях, непроизвольно сжались в кулаки. Он утратил инициативу и должен был во что бы то ни стало вновь овладеть разговором, иначе как заставить эту женщину сделать то, что от нее требуется?
— Мы входим в критическую фазу отношений с Западом, — начал он.
— И с Востоком тоже, поскольку Китай обзавелся водородной бомбой.
— К нашим отношениям с Западом это не имеет отношения.
— Да, но теперь вы окружены со всех сторон, а Запад после Пражской весны относится к вам с особой настороженностью.
Может быть, следовало попросить Крейга остаться и помочь ему справиться с проклятой бабой? У Громова это никак не получалось.
— Чтобы мы могли перейти к следующей стадии, стадии переговоров, нам требуется для начала обеспечить себя полноценной информацией.
— Вы хотите, чтобы я шпионила для вас? — вскинулась Андреа. — Чтобы я отказалась от своей жизни, от научной работы, от моего…
— От вашего любовника? — подхватил он. — Да нет, не обязательно. Из Лондона до Кембриджа не так уж далеко.
Любовник. Это слово пробило ее защитные механизмы. Неужели Льюис рассказал ему о них все? Любовник. Странное слово. Однокоренное с «любовью», но значит совсем не то. И никак не подходит к тому, чем стали они с Льюисом друг для друга. Но этот человек сказал «любовник», значит, так сказал ему сам Льюис. Стремительно вращающаяся воронка увлекала Андреа вниз, а она хваталась за какие-то мелочи в тщетной надежде выкарабкаться.
— Нам нужно, чтобы вы поступили на службу в британскую разведку, — продолжал Громов, поближе наклоняясь к Андреа, глядя ей прямо в глаза. Он почувствовал, что какие-то его слова попали в цель, вот только не знал, какие именно. — Если вы по-прежнему сочувствуете, точнее, если вы по-прежнему верите в то, что мы пытаемся осуществить, то будьте так добры, вступите в контакт с вашим старым другом Джимом Уоллисом.
— Джим работает в административном отделе.
— Это просто замечательно! — У Громова аж слюнки потекли, как будто он сладкого пирога отведал.
— Что вас интересует? Общая информация или что-то конкретное?