— Триста тысяч, — подытожил он.
— Долларов? — уточнил Снежный Барс, и его партнер расхохотался.
— Сигарету, Курт? — произнес он, демонстрируя готовность к переговорам.
— Сигарет у меня хватает.
— Не принес с собой гаванские сигары, как в прошлый раз?
— А что мы празднуем?
— Да ничего, Курт, ровным счетом ничего.
— Значит, и сигары ни к чему.
— В следующий раз?
— Только если речь идет о долларах, а не о марках.
— Ты так в капиталиста превратишься.
— Кто? Я?
Толстяк снова расхохотался и попросил Курта повернуться спиной. Не оборачиваясь, Снежный Барс допил до дна крепкий, настоящий кофе, а когда ему было разрешено повернуться, на столе уже лежало шесть плотных пачек банкнот. Он спрятал их под подкладку пальто.
— Как выйти отсюда? — спросил он. — Не хочу опять проходить по всему коридору, как в прошлый раз.
— Налево, направо, потом вперед, пока не упрешься в дверь, и выйдешь прямиком к станции метро «Кохштрассе».
— Я бы мог и приходить этим путем, разве нет?
— Нет: так мы не получим двадцать марок за вход.
— Капиталисты! — покачал головой Снежный Барс.
Толстяк в очередной раз громко засмеялся.
Снежный Барс вернулся в восточную часть Берлина, сел в свой «ситроен». Теперь он ехал на север, в бывший еврейский квартал Пренцлауэрберг. Проехав еврейское кладбище, он повернул направо, а когда проезд сделался совсем узким, свернул на тротуар и припарковался возле больших полуразвалившихся казарм на Вёртерштрассе. Он подождал, не заглушая мотор, а затем проехал в первый из цепочки внутренних дворов доходного дома XIX века, жуткого, похожего на крепость прототипа того «жилого здания», в котором теперь обитала его семья. Здесь он оставил автомобиль и прошел в задний двор к дому, вовеки не видевшему солнечного света. Здание было заброшено, в его квартирах и комнатах давно уже никто не жил, сочившаяся откуда-то влага в такой мороз застывала на стенах. На ступеньках и лестничных площадках валялись обломки штукатурки и кляксы засохшего бетона. Барс постучал в металлическую дверь квартиры на третьем этаже. С той стороны двери послышались шаги. Барс вытащил из кармана полностью закрывающую лицо маску лыжника, натянул ее.
— Меine Ruh' ist hin, — послышался голос.
— Mein Herz ist schwer, — ответил Барс.
Дверь открылась. Дохнуло жаром.
— Повеселее стихов у Гёте не отыскалось?
— В следующий раз возьмем из Брехта.
— Тоже бодрячок.
— Чем могу служить, герр Каппа?
Снежный Барс снял пальто, повесил его на спинку стула и достал из-под подкладки американский паспорт на имя полковника Питера Тейлора. Между страницами была вложена фотография установленного размера.
— Как обычно. Старую фотографию долой, эту наклеить.
Открывший ему человек, лет тридцати с изрядным хвостиком, смугловатый, с неприметными чертами лица, раскрыл паспорт, пролистал его опытными пальцами пограничника — он действительно служил в пограничных войсках лет пятнадцать тому назад, и годы (из них девять тюремных: его и еще пятерых сообщников поймали на «контрабанде» людей из Восточной Германии в Западную) не притупили его навыков, напротив, теперь он еще внимательнее всматривался в каждую деталь.
— Настоящий, — одобрил он, так и эдак поворачивая документ к свету.
— Настоящий.
— Мне понадобится сорок восемь часов.
— В нем должна быть виза. Точную дату я назову позднее.
— Пятьсот.
— Значит, как в прошлый раз.
— Пятьсот сейчас, пятьсот, когда будет готово.
— С чего это вдруг цены удвоились?
— Я вам говорил, герр Каппа: для меня паспорт — окошко в жизнь человека. Я заглянул в это окно… а там много всего.
— Много или мало, работы у вас от этого не прибавится.
— Таковы мои условия, герр Каппа.
Снежный Барс достал из багажника форму и переоделся прямо в машине. Вернулся на Шёнхаузер-аллее, проехал под навесной железной дорогой, затем мимо ратуши района Панков свернул направо. Он продолжал движение, пока не добрался до окраины, квартала новостроек. Перед Шёнерлинде его остановил полицейский пост, но хватило одного взгляда на удостоверение, чтобы Снежного Барса пропустили, отдав честь и даже не глянув на заднее сиденье автомобиля. Он проехал через небольшую деревеньку и снова повернул на север. Начал падать пушистый снежок, а к тому времени, как он добрался до будки охраны на въезде в лесной городок Вандлиц, предназначенный для правительственной элиты идиллический поселок на берегу озера, Барс уже ругался вслух: этот чертов снег замедлит его движение, график полетит к черту!
Охранник щелкнул каблуками и отдал честь.
— К генералу Штиллеру, — заявил Снежный Барс.
— Прошу вас, майор. — Охранник поднял шлагбаум.
Барс проехал в тот конец поселка, что был отведен для Министерства государственной безопасности, Штази, и остановил машину возле виллы генерала Лотара Штиллера. Ветер задувал вовсю, бил в стены домов, тонкие кристаллики льда острыми иглами впивались в ту щеку Барса, которая сохранила чувствительность. Удары ветра о стену виллы раздавались непрерывно. Слышался ли среди этих ударов какой-то еще звук? Этого Снежный Барс не смог определить и задним числом, когда ему пришлось припомнить те минуты.
Зато другой звук он различил явственно, когда подошел по тропинке к парадному входу. На ступеньках крыльца тонкой струйкой завивался снег, поднимался вверх, колеблясь то вправо, то влево. Звук издавала входная дверь: незапертая, она распахивалась и снова хлопала о косяк. Ладонью, затянутой в плотную перчатку, Барс толкнул створку и шагнул на толстый ковер в темном коридоре.