— Неужели? — На миг ему удалось сбить ее с толку. — Знаешь, когда я рассказала Громову содержание папки «Клеопатра», назвала имена…
— Ну да, Клеопатра, — подхватил Уоллис, явно довольный, что разговор свернул на эту тему, здесь он чувствовал себя увереннее. — Это же обманка, пыль в глаза, способ проверить… э… связи между Лондоном, Москвой и Берлином. Москве требовалось ослабить положение Ульбрихта, покончить кое с кем из его дружков, в том числе со Штиллером. Вот Якубовский и включил Штиллера в список, а ты нашла этот список и доложила Громову, Громов отрапортовал Москве, Москва запросила Мильке, что у него творится в отделе. В итоге Якубовский получил санкцию действовать, а наша Андреа Эспиналл подтвердила свою благонадежность перед Громовым.
— Ясно… Значит, сначала ты подкинул папку «Клеопатра» на мой стол, а потом запустил меня в «горячую комнату»?
— Ты украла карточку Спека.
— Откуда ты знал, что я работаю на Громова?
— Мы давно следим за Льюисом Крейгом.
Андреа кивнула, припоминая заинтересованность, ни с того ни с сего проявленную Роузом на поминках.
— Ты так и не выслушал, что сказал мне Громов.
— После того, как получил от тебя имя Штиллера?
— Он сказал, что перепроверит эту информацию. Я обозлилась — мне эта «операция» дорогого стоила — и спросила его, каким образом он собирается перепроверить меня. Он ответил, что поручит заглянуть в эту папку человеку с допуском «десять красный».
— Это он тебя дразнил, — отмахнулся Джим.
— В самом деле? Уверен?
Уоллис постучал пальцем по губам, на глазах теряя уверенность. Что-то пошло наперекосяк. День не заладился.
— Так что нечего напускать меня на Громова, — подытожила Андреа. — Бессмысленно: сначала вычистите свои авгиевы конюшни.
— Тебя будут судить, Андреа.
— Нет, не будут, — возразила она. — Ты меня защитишь.
— Есть пределы, дальше которых я зайти не могу.
— Зайдешь, — сказала она и протянула ему конверт. — Ты в этом увяз по самые уши.
— Что это такое?
— Подарочек от Снежного Барса. Он предупредил, что негатив хранится в Восточном Берлине, в надежном месте. Еще он сказал, что ты вряд ли захочешь смотреть на это. Мне он смотреть не советовал, и я не стала.
— Опять ты сбиваешь меня с толку, старушка, — вздохнул он. — Любишь ты таинственность напускать. Всегда такая была.
— Вот о ком я говорила, вот кого мы ненавидим всей душой — того, от кого нам никуда не деться. Того единственного, которого мы могли бы узнать до конца, если б решились на это.
Уоллис только головой покачал. Совсем, мол, рехнулась.
— Тебе там в еду что-то подмешали, старушка? Мозги промыли? Шарики за ролики зашли?
Он сунул палец под клапан конверта и раскрыл его, вытащил фотографию бережно, как лотерейный билет, но тридцать лет профессионального притворства не уберегли его от потрясения — вся кровь отхлынула от щек Джима, когда он уставился на этот снимок.
3 мая 1971 года два новых телохранителя, приставленные к Вальтеру Ульбрихту главой Штази генералом Мильке, задержали первого секретаря в тот самый момент, когда он снаряжался на 16-е пленарное заседание Центрального комитета. Его повели на долгую, утомительную прогулку вдоль реки Шпрее. К тому времени, как Ульбрихт вернулся на заседание, Эриха Хонеккера успели уже выбрать первым секретарем Центрального комитета и председателем Национального совета безопасности.
Сентябрь 1989 года, коттедж Андреа, Лонгфилд, Оксфордшир
— Этой перестройкой я и ограничилась, — повествовала Андреа. — Снесла эту стену. Надоело бродить из кухни в столовую и обратно.
— Кстати, насчет перестройки, — забурлил Кардью.
— Ты обещал не упоминать о нем, — вмешалась Дороти.
— О ком это?
— Ты прекрасно знаешь о ком! О Горби.
— Лично я запрещаю в разговорах только одну тему: цены на недвижимость, — улыбнулась Андреа.
— Слушайте, слушайте! — поощрил ее Роуз.
Среди гостей, собравшихся на первый организованный Андреа прием, лишь четверо обходились без государственных наград. Это были, во-первых, ее соседи, скульпторы Рубио и Венеция Райтио, по происхождению финны. Третьим был дружок сэра Ричарда Роуза, тайский танцор, которого все звали Бу, а сам он, если Дикки принимался важничать, именовал себя «леди Бу». На вечере также присутствовали сэр Мередит и леди Дороти Кардью, Джим Уоллис, кавалер ордена Британской империи, со своей французской женой Терезой. У нее наград тоже не имелось.
— Где вы добыли этот стол? — От вопросов Дороти не увернешься. — Эпохи королевы Анны, ведь верно?
— Всего-навсего копия, Дороти.
— Он говорит всякие разумные вещи, — накалялся тем временем Кардью. — Этот Горби знай себе твердит: гласност, пэрэстройка…
Дороти выразительно закатила глаза.
— Я-то думала, пэрэстройка — это сани с лошадками, — попыталась разрядить обстановку Венеция.
— Сани с лошадьми — тройка, — поправил ее Роуз. — Пэрэстройка — изменение строя.
— Скучи-ища, — проныл Бу, наизусть знавший все рацеи Роуза.
— Лучше уж сани с колокольчиками, — вздохнула Дороти, пытаясь оживить светскую беседу.
— А гласност — открытость, — закончил Роуз, привыкший просвещать глупцов.
— Нет-нет, вы ошибаетесь, — подколола его Венеция. — Москва велела всем и каждому вывести запряженные тройкой сани, надеть шубы и муфты и скакать куда глаза глядят по густому снегу.