Компания чужаков - Страница 176

176

— Почему Филби решил избавиться от тебя?

— Я давал его разведчикам слишком много ценной информации. В результате появился шанс, что англичане и американцы могут пойти на сепаратные переговоры с Германией. Этого Филби допустить не желал, поэтому он приказал своему человеку подставить меня. Его человек сообщил буфуш о нашей прогулке и велел доложить Волтерсу. Вот почему меня арестовали.

— Я так и думала, — выдохнула Андреа. — Так и думала, что это он.

— Кто?

— Ричард Роуз.

— Прости, Андреа, я знаю, этот человек много для тебя значил, но…

— Ничего он для меня не значил! А теперь уж и того меньше. Я приглашала его иной раз на ужин, потому что он один из Компании. В конце концов, Ричард бывает забавен. Но он никогда не нравился мне, никогда!

— Это не Ричард Роуз. Я тоже подозревал его, потому что при наших встречах в Садах Монсеррате Роуз всегда держался враждебно. С ним было трудно иметь дело, не то что с Сазерлендом.

— Так это не он?

— Сначала я ушам своим не поверил. Мне в голову не приходило, что этот человек уже тогда был завербован.

— Филби ведь мог и солгать.

— У меня на руках имеются документальные свидетельства дальнейшей его деятельности. Все эти бумаги, выкраденные из архивов Штази, все они в твоем доме.

— Если это был он, я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

— Не знаю, разумно ли это, Андреа, — вздохнул Фосс. — И Филби, и Блейк были люди беспощадные. Они пожертвовали сотнями агентов, но, смею тебя заверить, Мередит Кардью стоит их обоих вместе взятых.

В ту ночь они крепко спали, алкоголь убаюкал их. Проснулись поздним утром и впервые занялись любовью. Горничные весело щебетали в коридоре.

Днем Фоссу стало худо, начались боли. Они помчались на такси в аэропорт, сели на самолет до Лондона. К одиннадцати вечера Андреа удалось доставить Карла в больницу имени Джона Рэдклиффа, и почти сразу же его, корчившегося от невыносимой боли, на каталке увезли в специализированный раковый корпус в Оксфорде — в Черчхилл. Там боли удалось снять, и к следующему утро состояние Карла считалось стабильным.

Врач сообщил Андреа, что жить Карлу осталось считаные дни, в лучшем случае — полмесяца. Фосс просил забрать его домой. Андреа оплатила услуги частной медсестры, которая должна была приходить дважды в день. Фосс лежал в ее постели с капельницей, которую он мог регулировать сам, но компьютерный чип следил за тем, чтобы не произошло передозировки морфина.

Андреа не поднималась в мансарду, не включала компьютер Фосса. Она так и не узнала, что все файлы сожрал неведомо откуда взявшийся вирус, что кто-то побывал в доме и забрал наиболее ценные документы из чемодана. Весь день она сидела рядом с Фоссом и читала ему вслух — вот что было важно для них обоих.

Вечером она приготовила легкий ужин, а перед сном, около одиннадцати, выпустила Эшли во двор. Она стояла на крыльце, на свету, а собака растворилась в темноте. Ночь была мягкой и благоуханной, но Андреа накинула кардиган и придерживала его полы на уровне груди, хотя и понимала, что озноб бьет ее изнутри. Она старалась не думать, она просто знала, что ей придется снова пройти через это, снова пройти весь мучительный процесс смирения, умирания, привыкания к слову «никогда». Никогда, совсем никогда, даже через миллион лет. Отныне и навсегда. Вечность небытия.

Она вспомнила, как в 1944 году вышла из Базилики Ла Эштрела, наплакавшись так, что тело ее казалось полым, и ветер продувал ее насквозь. Так ли уж плохо это было? Она справилась. Было ведь и освобождение, натянулись якорные канаты, и, хотя корабль все еще стоял у причала печали, инстинкт уже шептал, что предстоит двигаться дальше, жить дальше. Таким выросло ее поколение. Не суетись, не закатывай истерик. Совладай с собой и живи. Так было тогда, но что теперь? Она прожила всю жизнь в тени своей далекой любви. Наступила старость, а конец старости известен заведомо.

Ранним вечером она прошлась по кладбищу возле соседней церкви, осмотрела надгробия супружеских пар, сама удивляясь своей мрачной прихоти. И вот что она отметила: если жена уходила первой, муж неизменно следовал за ней через какие-нибудь полгода-год, но если умирал мужчина, женщина отнюдь не спешила присоединиться к любящему супругу в вечной ночи. Нет, женщины продолжали обитать в своих скрюченных телах, их слабые и нежные сердца упорно бились еще многие годы.

Что ж, она завершит жизнь так же, как начала, — в одиночестве. Но за долгие годы она успела нажить дорогие ей связи. Ей так и представлялась связка альпинистов, карабкающихся по отвесной стене, взглядами ободряющих друг друга.

Она позвала собаку.

Роберт Уилсон Эшли не отозвался.

— Чертов пес, — выругалась она и двинулась вслед за таксой по тропинке.

Эшли обнаружился, когда Андреа споткнулась о его распростертое на земле тело. Тельце было еще теплым, но его неподвижность была неподвижностью смерти, и света, который пробивался в сад из распахнутой двери черного хода, было достаточно, чтобы увидеть: последняя искра жизни уже угасала в широко раскрытом глазу. Хозяйка подобрала собаку с земли, невольно удивившись тяжести маленького таксячьего тела. Она вернулась к дому, на пороге приостановилась, пытаясь понять, что же произошло, затем вошла в холл и положила Эшли на большой стол. Внимательно осмотрела труп в поисках следов той силы, что насмерть поразила молодого пса. Теплый вечерний ветерок свободно задувал в распахнутую дверь. Разжав стиснутые челюсти Эшли, Андреа обнаружила застрявшие в зубах куски сырого мяса, но в тот самый момент, когда ее осенила догадка, — Эшли был отравлен! — белый шелковый шарф мелькнул перед ее глазами, опустился ниже, стиснул шею.

176